Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подхватив потерявшего сознание Такэду, Никита ослабил напряжение внешнего изолирующего поля, дал захватить образовавшейся «потенциальной яме» защитный кокон с людьми и Дадхикраваном и взорвал впереди последнюю «гранату». С гулом, потрясшим кокон, тела людей, мир Нгеви и всю «лестницу» Шаданакара — Веер Миров, пузырь с пассажирами провалился в Гашшарву, хрон Абсурда, первопричиной которого была высшая воля его творца — Великого игвы Гиибели.
Такэда пришел в себя от свежего ветерка, щекотавшего кожу на лице отросшими волосами.
Он лежал в спортивном костюме на пригорке, заросшем мягкой зеленой травой. Пригорок заканчивался обрывом, под которым текла неширокая река. Другой ее берег был низким, пойменным, за ним начинались луга до горизонта, подернутого сизоватой дымкой. Сзади, за спиной лежащего, начиналась полоса кустарника, переходящего в лиственный лес. Небо над головой с ласковым солнышком было голубым, бездонным, с пушистыми облачками, такое небо могло принадлежать только Земле.
Толя привстал на локте, с недоверием прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего не болело, тело просило движения, казалось послушным и отдохнувшим. Ветерок принес волну цветочно-травяных запахов, но этим лишь усилил тревогу. Ощупав себя, инженер убедился, что на нем все еще надет диморфант, принявший форму спортивного костюма с кроссовками, а подушкой служил транскоф, потерявший свое значение мгновенного лифта, но сохранивший функции чемодана, многомерного вместилища для переноски любого количества вещей.
— Лопни мои глаза! — с расстановкой произнес Толя. Он вдруг похолодел при мысли, что Сухов переправил его на Землю, а сам вернулся в Гашшарву. Такого от него можно было ждать. Но в это время кусты невдалеке зашевелились, и на берег реки вышли неторопливо беседующие — по меркам пси-контакта — Сухов и Дадхикраван.
Никита был одет в любимый джинсовый костюм, а бывший темпорал так и остался подобием человеческой фигуры, вылепленной из жидкого огня. На лице его, текучем, смазанном, плоском, иногда проступал человеческий лик, но чаще мелькали отдельные черты: нос, губы, глаза, — чтобы тут же исчезнуть, уйти в глубину переливчатого пламени.
— Оклемался? — помахал рукой Никита; над его головой изредка возникала сеточка свечения. — Как самочувствие, меченоша?
— Есть хочу, — мрачно ответил Такэда. — Где мы?
— А ты разве не видишь?
— Не вижу.
— Помнишь, нам подарили свернутый пейзаж? Мы в нем.
Такэда с облечением вздохнул.
— А я, грешным делом, подумал… Значит, мы в Гашшарве? Но как же… а если нас обнаружат, пока мы тут отдыхаем?
— Не обнаружат, раздался чуть звенящий баритон Дадхикравана. — Субпространственная свертка ограничена хроносрезом с почти нулевым ходом времени. Развернув кокон и войдя в него, мы как бы исчезли для наблюдателей, жителей хрона. Здесь можно прожить земной год, в то время как снаружи пройдет несколько мгновений.
— Е-мое! — искренне сказал Толя.
Сухов засмеялся, оглядываясь на Дадхикравана.
— На эти темы с ним можно беседовать сутками, он фанатик-исследователь и готов ради знаний прыгнуть в пасть дьяволу.
— Ты обо мне слишком хорошего мнения, — застеснялся Такэда. — А как мы отсюда выйдем?
— Ногами. Обрыв перед тобой — на самом деле выход. Все, Оямович, вопросы потом, разворачивай второй подарок — скатерть-самобранку Итангейи, я тоже не прочь перекусить. А заодно проведем ревизию снаряжения.
Такэда открыл транскоф и начал выкладывать его содержимое на траву: арбалет со стрелами — свернутыми пространствами, шиххиртх, прибор многодиапазонного видения, пси-рацию, пэри — золотую «муху» опознавания, врученную Вуккубом, пластинку из «слоновой кости» — кухонный комбайн, или скатерть-самобранку, коробку НЗ.
— Все, там больше ничего нет.
Сухов кивнул, достал из внутреннего кармана отливающий живой чернотой пистолет — инферно. Умертвие. Взвесил в руке и спрятал обратно. Погладил торчащую за поясом рукоять меча.
— Я думаю, этого нам будет достаточно.
— Если не нарвемся на мертвую зону — достаточно, — сказал Дадхикраван. — Однако следует помнить, что в Гашшарве воплощен феномен своеобразного ямапракатихария,[74]психофизическое воздействие рождает ответное противодействие среды, поэтому магическая мощь любого пришельца будет нейтрализована почти полностью. Гиибель создавала этот хрон, чтобы властвовать в нем безраздельно, и единственный универсальный закон Гашшарвы — ее воля.
— Ничего, прорвемся.
— Прошу учесть еще вот что, — продолжал Дадхикраван, не выказывая чувств. — Размерность Гашшарвы не целочисленна, что порождает ряд эффектов, абсурдных с точки зрения человека, а квантование пространства-времени происходит по другим законам.
— Ну-ну? — Глаза Такэды загорелись. — А как это выглядит конкретно?
— Узнаете. — Ответ Дадхикравана был сродни пожиманию плечами. — Серые зоны мы, может быть, и пройдем, но в мертвых зонах чрезвычайно высок риск случайной гибели. А отличить их друг от друга извне почти невозможно.
— Ну все, запугал до дрожи в коленках, — сказал Сухов, поглаживая рукой пластинку «скатерти-самобранки». Как, Оямович, может, вернемся?
— Двум смертям не бывать… — начал Такэда.
— …а одной не миновать, — закончил Никита, и тишину этого дивного уголка земной природы нарушил дружный хохот.
Огненный псевдочеловек смотрел на них растерянно, с легкой тревогой. Не разбираясь в человеческих эмоциях, он не совсем понимал причину смеха, зная, что впереди их ждет смертельная опасность.
В том, что они попали в Мир Абсурда, Такэда убедился в первые же минуты путешествия по Гашшарве.
Из кокона отдыха с земным ландшафтом они вышли в сине-фиолетовое марево без определенных ориентиров, с плывущими светящимися дымами, неясными темными громадами, с низкой туманной пеленой вместо неба и скользящими между громад голубыми, просвечивающими, как кисея, призраками. Призраки иногда проносились целыми вереницами и долго светились сквозь туман причудливыми пятнами, постепенно тускнея. Они были изменчивы и неуловимы, бесшумны и неустойчивы, как и дымы, и темные утесы, похожие на горы тяжелого дыма, и лишь твердь под ногами не обманывала зрение — брусчатка!
Сила тяжести в этом мире была близка к земной.
Маги посоветовались о чем-то, перейдя на пси-связь, и двинулись к одному из «утесов», который оказался провалом, входом в другое пространство, резко отличающееся по условиям от сине-фиолетового.